moder
Администратор
Команда форума
Столетний юбилей Института экспериментальной медицины (ИЭМ), который отмечался в декабре 1990 г., совпал с разгаром "перестройки", что обусловило попытку воссоздать возможно более полную и правдивую картину жизни коллектива института.
Труды многих ученых, работавших в институте, обогатили мировую и отечественную науку, ряд структурных подразделений ИЭМа дал жизнь новым научно-исследовательским институтам. Так, на базе Биологической станции в с. Колтуши был организован Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности, переросли в самостоятельные институты отделы вакцин и сывороток, экспериментальной биологии, вирусологии.
Первоначально в составе ИЭМа было шесть отделов: физиологический, химический, патологической анатомии, общей бактериологии, эпизоотологии и сифилидологии (вскоре преобразованный в отдел общей патологии), — а также практическое прививочное отделение. К началу первой мировой войны их число увеличилось за счет гигиенического отдела, специальной "чумной" лаборатории и клиники кожных болезней. В 1917 г. Советом института был разработан план его значительного расширения, одобренный Временным правительством. Предполагалось открыть отдел экспериментальной хирургии и хирургическую клинику, отдел тропических болезней, отдел медико-санитарных исследований, организовать органотерапевтическое отделение, клинику внутренних болезней и физиотерапевтическое отделение.
План этот не был реализован, и дальнейшее развитие института пошло иным путем. Особенно бурно менялась его структура в 30-е гг.: возникали новые отделы и лаборатории, которые нередко прекращали свое существование уже через 2-3 года после организации.
Возникает вопрос: почему создавались особые условия для исследований, ценность которых была весьма сомнительной, и в то же время иногда сворачивались перспективные направления?
В Положении о Государственном институте экспериментальной медицины, утвержденном в 1931 г., наряду с традиционными направлениями исследований нашли отражение новые задачи, поставленные перед коллективом. В их числе мы видим научно-практическое руководство социалистической реконструкцией здравоохранения, разработку вопросов охраны здоровья тружеников промышленности и социалистического сектора сельского хозяйства, оздоровление отдельных национальных областей и национальных меньшинств, оборонную тематику.
Новые задачи предполагалось по возможности решать новыми силами. Демократическое начало управления институтомпостепенно, но заметно сужалось. Выборность директора и его заместителей с последующим утверждением на коллегии Наркомздрава была заменена назначением руководства института сверху. Право директора увольнять сотрудников не распространялось на лиц, назначаемых Наркомздравом, что специально было оговорено в Положении. Постановление СНК РСФСР № 225, принятое в 1931 г., предписывало "более решительно выдвигать на руководящую работу в научно-исследовательские учреждение молодые кадры научных работников, поставив задачей орабочивание состава научно-исследовательских учреждений и борьбу с классово чуждыми элементами среди сотрудников учреждений". "Чуждые элементы", разумеется, нашлись и в бывшем Императорском институте экспериментальной медицины, и к ним была применена самая "эффективная" мера — арест.
Кто же были эти "враги социализма"?
Проф. Александр Александрович Владимиров, принявший на себя руководство институтом в самое тревожное время — в ноябре 1917 г., сразу же предложил советской власти свой опыт и знания. Он активно участвовал в противоэпидемической работе в Петрограде, с конца 1918 г. выполнял специальное правительственное задание по организации санитарного дела на железнодорожном транспорте. Его фамилия была названа в "Известиях ВЦИК" в числе особо отличившихся ученых-медиков. В 1922-1927 гг. он вновь исполнял обязанности директора института, а в 1930 г. его неожиданно арестовали.
Александр Александрович Владимиров
Акад. И.П. Павлов направил председателю Совнаркома В.М. Молотову письмо (см. также переписку Павлова с Молотовым), в котором ручался за А.А. Владимирова, доказывая, что последний "совершенно не способен к какому-нибудь противодействию настоящему режиму не только делом, но и сколько-нибудь свободной критикой в интимном разговоре". Надо сказать, что эта характеристика полностью соответствовала действительности и подтвердилась в дальнейшем. Освобожденный по ходатайству Павлова ученый вновь приступил к научной работе.
"Врагом" посчитали и микробиолога проф. О.О. Гартоха, работавшего в ИЭМе с 1907 г. Немец по национальности, сын американского подданного, окончивший Боннский и Дерптский университеты, принял русское подданство в 1905 г. Он часто ездил в длительные заграничные командировки, был женат на англичанке, а обе его сестры жили за границей: одна — в Женеве, другая — в Цюрихе. Очевидно, что человек с такими анкетными данными просто не мог не привлечь к себе внимание ГПУ.
Оскар Оскарович Гартох
В марте — августе 1930 г. в Харьковском суде слушалось дело "антисоветской организации буржуазных националистов на Украине". "Правда" подробно освещала ход процесса, причем публиковались и материалы допросов обвиняемых. На этом процессе и прозвучала впервые мысль о врачах, убивающих своих пациентов. А.М. Горький писал из Сорренто в Москву А.Б. Халатову: "В корреспонденции допроса обвиняемого Павлушкова сообщалось, что Павлушков и его сообщники... считали, что советские врачи должны использовать свое положение при лечении членов компартии так, чтобы те не могли выздоравливать. "Мы, — сказал Павлушков, — высказывали пожелания, чтобы медики помогли умирать выдающимся пациентам-коммунистам, пользуясь своим положением, либо ядом, либо прививкой им бактерийных культур".
Мысль о вредительстве с помощью невидимых глазом микробов показалась, вероятно, сотрудникам ОГПУ-НКВД особенно удачной, ибо именно в среде микробиологов проводились наиболее массовые репрессии в 1930-1939 гг. Первая волна арестов прошла в 1930 г. Тогда были арестованы многие сотрудники Института микробиологии им. И.И. Мечникова во главе с его директором С.В. Коршуном. Эта-то волна и захлестнула А.А. Владимирова и О.О. Гартоха, научные интересы которых были сосредоточены на весьма опасных с точки зрения соответствующих органов вопросах. А.А. Владимиров сыграл исключительно большую роль в развитии отечественной эпизоотологии и весьма плодотворно занимался проблемой сапа. В 1928 г. он выезжал по заданию Академии наук СССР в Якутию для изучения на месте распространения проказы и организации борьбы с ней, был связан и с лепрозорием "Крутые ручьи", находившимся недалеко от Ленинграда. О.О. Гартох был известен как крупнейший авторитет в области скрытой инфекции и механизмов инфекционного иммунитета. Его приглашали с программными докладами не только на всесоюзные съезды микробиологов, но и на Всесоюзные съезды терапевтов и хирургов.
Не случайно оказался в поле зрения ГПУ и заведующий химической лабораторией отдела патофизиологии проф. И.А. Обергард. Бывший австрийский подданный (он родился во Львове), в прошлом член польской демократической партии, а затем спартаковец, Обергард поддерживал тесные связи с зарубежными учеными, печатался за границей и как член германской секции Общества историков фармации выезжал в Германию. 30 января 1931 г. он был арестован ПП ОГПУ в ЛВО по подозрению в "укрывательстве контрреволюционных элементов, нелегально проживающих в СССР". Возможно, что его пытались обвинить и в шпионаже. Во всяком случае, по поводу пришедшей на имя Гартоха бандероли из Гамбурга руководству ИЭМа пришлось давать письменные объяснения, удостоверяя, что ее содержимое предназначено для научных надобностей института.
Хлопоты руководства ИЭМа за своих сотрудников увенчались успехом. Все три профессора были освобождены. Но двое из них — И.А. Обергард и О.О. Гартох — позднее погибли в застенках НКВД.
Наряду с "чисткой" профессуры шел процесс выдвижения новых кадров, основной кузницей которых являлись Институт естествознания при Комакадемии, где был создан специальный "штаб по вербовке слушателей", и аспирантура при Академии наук. Вопрос о зачислении кандидатов решала мандатная комиссия. Соответственно и в ИЭМе стали появляться новые специалисты.
Директор ИЭМа проф. С.С. Салазкин, занимавший этот пост с 1927 г., тяжело переживал курс на политизацию науки. В 1931 г. он подал просьбу об освобождении от должности, мотивируя ее тем, что возраст делает для него совмещение административной работы с научной весьма затруднительным.
С.С. Салазкин
Просьбу удовлетворили, и во главе института стал Л.Н. Федоров. В отличие от своих предшественников на этом посту Л.Н. Федоров не являлся крупным ученым, но к этому времени уже обладал опытом организаторской работы: был заведующим Иркутским губздравом, заместителем заведующего Ленинградским губздравом, ректором Института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта. С 1923 г. он числился в лаборатории И.П. Павлова, совмещая научную деятельность с административной. С 1927 по 1929 г. Л.Н. Федоров был заместителем директора ИЭМа, так что структуру института и кадры знал достаточно хорошо. В официальных характеристиках, да и в мемуарной литературе его называли "старейшим и любимым учеником Павлова", однако вряд ли эта аттестация отвечает действительности. Кратковременное пребывание в армии Колчака, куда он был мобилизован в качестве ординатора госпиталя, не осложнило его служебной карьеры, хотя он и не скрывал в анкетах этого эпизода своей биографии. Вступив в ряды ВКП (б) в 1920 г., Федоров последовательно проводил партийную линию в науке.
Когда осенью 1932 г. ИЭМ был преобразован во Всесоюзный институт экспериментальной медицины (ВИЭМ), подчиненный непосредственно Совнаркому СССР, Федоров остался его директором. Кстати, именно ему нередко приписывается инициатива этой реорганизации ИЭМа. В действительности же подлинным инициатором создания ВИЭМа был А.М. Горький, давно вынашивавший мечту о создании ассоциации биологических и медицинских наук для всестороннего изучения человека. Ознакомившись с книгой Б. Рассела "Научное предвидение", писатель обратил внимание на мысль Рассела о том, что изучение здорового человека может быть лучше всего поставлено в Советском Союзе, и отправил книгу наркому здравоохранения М.Ф. Владимирскому с предложением создать в Ленинграде Всесоюзный институт для всестороннего изучения человека.
Еще в 1928 г. Центральный комитет партии по указанию Сталина начал активную кампанию за возвращение Горького в СССР, поэтому его предложение было встречено одобрительно. Зная увлеченность А.М. Горького наукой, можно было предположить, что эта идея захватит его достаточно сильно и явится одним из стимулов возвращения на родину.
Так и случилось. Вернувшись, Горький начал энергичные переговоры о создании нового научного центра с видными учеными, с одной стороны, и с членами правительства — с другой. Идея встретила поддержку. В мае 1931 г. он писал директору Обуховской больницы в Ленинграде, известному терапевту М.А. Горшкову: "Идея института встретила... определенно положительное отношение, реализации этой идеи будет оказана широкая помощь. Надобно ковать железо, пока оно горячо. Поэтому очень прошу Вас переговорить с И.И. Грековым, А.Д. Сперанским и — если нужно — с И.П. Павловым по вопросам организации института, а затем приступить к разработке плана его. Есть мнение, что институт должен существовать в Ленинграде, но не хотелось бы, чтобы вопрос этот решался под влиянием только одних субъективных удобств ленинградских медиков... Было бы отлично, если бы Вы привезли с собой небольшую, хотя бы в форме тезисов, записку, которая нужна как основа для статьи".
Давнее общение с И.П. Павловым привело Горького к мысли, что в новом научном центре должно получить дальнейшее развитие павловское физиологическое учение. В связи с этим к организационной работе были привлечены физиологи А.Д. Сперанский, Л.Н. Федоров, К.М. Быков. А.М. Горький неоднократно встречался с учеными, подробно обсуждал облик будущего института. Наконец, 7 октября 1932 г. у него на квартире по инициативе И.В. Сталина было созвано совещание, в котором приняли участие сам "вождь народов", его ближайшие помощники В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов и видные ученые страны. Доклад об организации ВИЭМа сделал Л.Н. Федоров. В постановлении Совнаркома "О Всесоюзном институте экспериментальной медицины" указывалось, что он создается в целях "всестороннего изучения организма человека на основе современной теории и практики медицинских наук и для изучения новых методов исследования, лечения и профилактики на основе новейших достижений в области биологии, химии, физики и технической реконструкции специального оборудования лабораторий и клиник".
Реконструкция института предполагалась на основе следующих положений:
1) Широкая всесторонняя постановка проблемы изучения человека, точнее человеческого организма, возможна только при исследованиях биологических явлений во всех своих связях, в условиях конкретной социальной среды. Для обеспечения такого рода изучения необходимо, чтобы в составе института были представлены все теоретические медицинские дисциплины...
2) Расширение базиса медицинского исследования путем внедрения в медицинские дисциплины современных достижений химии, физики, а также и технической реконструкции методов и специального оборудования, применяемого в лаборатории и клинике...
3) Тесная связь теоретических лабораторий с клиническими".
Основными организационными принципами работы ВИЭМа были признаны плановость и комплексность работы, практика социалистических методов труда — социалистического соревнования и ударничества, также массовость научных исследований, охватывающих большое число объектов, связанных с производством (исследования предполагалось проводить на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах). Особо подчеркивалось, что вся научно -исследовательская работа должна базироваться на марксистско-ленинской теории, методологии диалектического материализма.
Принудительное внедрение в науку вульгаризованного марксизма вызвало резкий протест И.П. Павлова, который один из немногих сразу понял всю опасность "величайшего насилия над научной мыслью"; Павлов считал, что "диалектический материализм при его теперешней постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции".
Основное ядро ВИЭМа вначале было сосредоточено в Ленинграде. Здесь в течение 1933 и 1934 гг. удалось организовать секторы физиологии и патофизиологии (зав. А.А. Заварзин), биохимии (зав. В.С. Гулевич), гигиены (зав. З.Г. Френкель) и эпидемиологии (зав. П.Ф. Здродовский). Санитарно-клинический сектор создать не удалось, по-видимому из-за слабости клинической базы ВИЭМа, хотя в распоряжение института был передан ряд ленинградских клиник, развернутых на базе крупных городских больниц: клиника инфекционных болезней при городской инфекционной больнице им. С.П. Боткина, психиатрическая клиника при Василеостровской психиатрической, больнице, клиника заболеваний пищеварительного тракта в Обуховской больнице.
В Москве, в филиале ВИЭМа, в 1934 г. были созданы функциональные ячейки, специально предназначенные для изучения организма здорового человека: отделение "человек и труд" с лабораториями физиологии труда, отделение "человек и климат", преобразованное в дальнейшем в сектор медицинской климатологии, и лаборатория возрастной физиологии с клиникой. Была начата организация гигиенического отдела, который должен был возглавить А.Н. Сысин, но создать его не удалось. При Московском филиале были также созданы морфологический сектор, отдел физиологии и патологии органов чувств, развернута лаборатория биофизики органов чувств животных и человека во главе с акад. П.П. Лазаревым, а также группа по электрофизиологии.
В первые годы после организации ВИЭМа в центре внимания находилась проблема изучения человека в его социальной среде. В отделе социальной гигиены в Ленинграде под руководством З.Г. Френкеля началось изучение вопросов старения человека и санитарно-демографических проблем Ленинграда и области. Отдел жилищно-коммунальной гигиены консультировал промышленное и жилищное строительство на Кольском полуострове и изучал специфику Севера применительно к задачам жилищно-коммунальной гигиены. Однако после переезда ВИЭМа в Москву гигиенический отдел в Ленинграде был свернут, а московское отделения "Человек и труд" и "Человек и климат" прекратили свою деятельность. Директор ВИЭМа Л.Н. Федоров, вначале проявлявший большой интерес к вопросам социальной гигиены, не случайно так резко утратил его. Как раз в 1934 г. было принято Постановление СНК СССР "О реорганизации работы научно-исследовательских учреждений в области охраны и гигиены труда", после чего Государственный институт социальной гигиены и 38 научно-исследовательских институтов социально-гигиенического профиля закрыли. С этого времени изучение патологии проводилось вне учета роли социальной среды в развитии заболеваний.
Следует сказать, что правительственное распоряжение о переводе ВИЭМа в Москву, последовавшее в апреле 1934 г., менее чем через 2 года после постановления о его создании, объясняется общей политикой Сталина по отношению к Ленинграду. По официальной же версии оно диктовалось стремлением теснее связать работу этого научного центра с наркомздравом. Реализацией этого решения занималась правительственная комиссия во главе с членом ВЦИКа Г.Я. Беленьким. Непосредственное участие в организационных мероприятиях принимали заместитель председателя СНК СССР В.В. Куйбышев и нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский.
Перевод дирекции ВИЭМа в Москву и превращение старейшего медико-биологического института, каким являлся ИЭМ, в ленинградский филиал, неблагоприятно отразились на его деятельности. Уже в июле 1934 г. были расформированы отделы социальной и жилищно-коммунальной гигиены, отдел технической реконструкции исследовательских работ, находящийся в стадии организации музей эмбриологии человека, лаборатория антропологии и клиники, а в октябре закрылись отделы токсикологии и возрастной анатомии. Ряд крупных ученых были вынуждены покинуть институт. В их числе гигиенисты З.Г. Френкель и А.И. Штрейс, хирург С.П. Федоров, нейрохирург В.Г. Молотков, акушеры-гинекологи Г.В. Кипарский и К.П. Улезко-Строганова, онколог Н.Н. Петров, фармакологи А.А. Лихачев и В.М. Карасик и др. Многие ведущие специалисты (П.Ф. Здродовский, А.А. Голиневич, Н.В. Красовская, Б. И. Лаврентьев, И.А. Обергард, А.Д. Сперанский) были переведены в Москву.
В течение 1935-1940 гг. в структуре Ленинградского филиала произошел ряд изменений, обусловленных различными причинами. После смерти в 1936 г. В.В. Савича был ликвидирован отдел фармакологии. Небольшую лабораторию, оставшуюся после его закрытия в 1937 г., передали Биостанции в Колтушах. В том же 1936 г. после смерти Н.Д. Бушмакина, занимавшего с 1932 г. пост заместителя директора по научной работе, был закрыт созданный им отдел морфологии человека.
Были и более трагические причины прекращения ряда исследований. Общая обстановка в стране ухудшалась, ужесточилось законодательство. После убийства С.М. Кирова в Ленинграде начались массовые репрессии. Из города было выслано несколько десятков тысяч человек: они считались "социально опасными" вследствие своего происхождения.
"Профилактика вредительства" проводилась и среди сотрудников ВИЭМа. Одним из первых (4 февраля 1935 г.) был арестован заведующий отделом вакцин и сывороток Архип Игнатьевич Кузнецов и осужден "за содействие контрреволюционной зиновьевской группе" к высылке на 4 г. в г. Нарым.
Через 2 года Особое совещание при НКВД СССР добавило ему дополнительно еще 5 лет, которые он должен был отбывать в Севвостлаге. А 1 декабря 1937 г. Тройка УНКВД по Дальневосточному краю приговорила А.И. Кузнецова к расстрелу "за проведение среди заключенных контрреволюционной агитации, отказ от работы и организацию контрреволюционной троцкистской группы".
26 марта 1935 г. был арестован проф. И.А. Ремезов, хорошо известный своими трудами за рубежом. В анкете Ремезева имелось немало пунктов, дававших возможность НКВД сфабриковать любое обвинение: дворянское происхождение, длительное пребывание за границей, интенсивная переписка с зарубежными учеными, германское подданство жены Е.И. Драудзель. А если к этому добавить, что, вступив в 1917 г. в ВКП(б), он вышел из рядов партии в 1921 г. "вследствие невозможности совмещать с научно-исследовательской работой", то факт его ареста воспринимается как неизбежность. Неудивительно, что по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 31 марта 1935 г. Ремезов был приговорен к пятилетней ссылке в Саратов как "социально чуждый элемент". После ареста И.А. Ремезова отдел физической химии и электрохимии прекратил свое существование. В дальнейшем Ремезова расстреляли по обвинению в "шпионаже и диверсионной работе, направленной на подрыв здоровья трудящихся Советского Союза и уничтожение скота".
Народная (восточная) медицина
Одним из новых направлений в деятельности ВИЭМа была апробация методов и средств восточной медицины. Инициатором выступил специалист по тибетской медицине врач Н.Н. Бадмаев. Переписка между Наркомздравом и руководством института о возможности развертывания исследований в этом направлении началась в феврале 1932 г. Л.Н. Федоров отнесся к этому предложению более чем сдержанно. Лишь после неоднократных настойчивых требований наркомздрава серьезно рассмотреть представленный проект он вынес его на обсуждение научной общественности института.
Не все восприняли идею однозначно, но большинство ведущих специалистов одобрили проект, предусматривающий открытие стационара и амбулатории, создание лекарственного фонда за счет экспедиций, проведение лабораторных исследований, организацию музея, осуществление переводов тибетских медицинских трактатов и ряд других начинаний. Особенно горячо поддерживали Н.Н. Бадмаева профессора В.В. Савич и А.Д. Сперанский, к их мнению присоединился Н.И. Бухарин, возглавлявший в то время научно-исследовательский сектор ВСНХ. В архиве сохранилось его письмо Л.Н. Федорову, в котором он горячо приветствовал идею изучения тибетской медицины в стенах ВИЭМа.
В 1934 г. при институте начало работу бюро по изучению восточной медицины во главе с фармакологом проф. С.В. Аничковым. Предполагалось развернуть исследования достаточно широко и включить в сферу научной проверки средства и методы не только тибетской, но и арабско-персидской медицины. В Большой Советской Энциклопедии Жамсаран Бадмаев, дядя Н.Н. Бадмаева, характеризовался как крупный аферист, друг Распутина и даже... один из инициаторов русско-японской войны, составивший себе состояние знахарской практикой — так именовались применяемые им методы тибетской медицины. Племянник же не только не отрекался от дядюшки, но, напротив, постоянно подчеркивал, что является его учеником и продолжателем. Смущало и то, что Н.Н. Бадмаев тесно сотрудничал с представителями религиозного культа — ламами, о реакционной роли которых неоднократно писали газеты и журналы тех лет. Но других специалистов по тибетской медицине фактически не было, да и высокопоставленные пациенты оказывали Н.Н. Бадмаеву мощную поддержку.
Во всяком случае, Л.Н. Федоров предусмотрительно избегал упоминаний о тибетской медицине, и в названии бюро вскоре появилось новое слово. Теперь оно называлось бюро восточной и народной медицины, а затем превратилось в отдел народной медицины. Возможно, что понятие "народная медицина" можно было в какой-то степени рассматривать как противопоставление медицине академической, а следовательно, и кастовой.
Н.Н. Бадмаев пытался убедить коллег, что подобное переименование является принципиальным отступлением от первоначальной идеи, но поддержки не встретил. Руководитель клиники С.П. Заводской и остальные члены бюро надеялись, что переименование, напротив, позволит расширить сферу исследований. Эти надежды не оправдались. Уже в январе 1935 г. отдел народной медицины закрыли под предлогом реорганизации института. В официальном отчете ВИЭМа за 1933-1937 гг., изданном в 1938 гг., об исследованиях в области восточной медицины не упоминается вообще: к этому времени Н.Н. Бадмаев и все ламы, знатоки тибетской медицины, были арестованы.
Борьба с "вредительством"
В сентябре 1936 г. была закрыта лаборатория специальной психофизиологии — ее руководитель Николай Николаевич Никитин покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Перед этим он лечился в психиатрической клинике, и вполне возможно, что обострение его заболевания было связано с постоянным нервным напряжением и страхом перед возможным арестом.
Н.Н. Никитин был членом ВКП(б) с 1920 г., окончил Военно-Медицинскую академию и Институт красной профессуры при Комакадемии, работал в отделе агитации и пропаганды Ленинградского обкома партии. Еще в 1932 г. Никитин упрекал И.П. Павлова: "Под свободой, Иван Петрович, как это известно всем, Вы понимаете свободу подчас, скажем откровенно, злостной клеветы на Советскую власть, на нашу партию, на все наше соц. строительство".
И вот он сам, так же, как и многие убежденные и преданные идеалам партии люди, не может понять, что происходит: почему недавние партийные лидеры оказались на скамье подсудимых. Впрочем, не исключен и прямо противоположный вариант: как бывший работник партийного аппарата Никитин мог догадываться о грозящей ему участи и предпочел уйти из жизни сам. Во всяком случае, его самоубийству была придана политическая окраска. Лабораторию расформировали, а через несколько месяцев арестовали почти всех работавших в ней научных сотрудников: В.Л. Меркулова, В. Баюина, К.С. Семенова, С.И. Горшкова. Лишь один Василий Лаврентьевич Меркулов вернулся в институт после реабилитации и работал здесь с 1956 по 1968 г.
21 апреля 1937 г. в многотиражке ВИЭМа появилась статья "О борьбе с вредительством и бдительности". В ней говорилось, что особенно засорены кадры в Ленинградском филиале, поскольку его покойный директор Никитин окружил себя троцкистами. Приводились и фамилии врагов народа: Семенов, Носков, Урановский.
Дату ареста 25-летнего Константина Семеновича Семенова — 16 июля 1937 г. — удалось установить по домовой книге, так как он жил в институтском доме на Кировском проспекте, но она оказалась неточной. На наш запрос о судьбе К.С. Семенова из Управления КГБ по Ленинградской области сообщили, что он был арестован 3 ноября 1936 г. как участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации. Его обвиняли в контрреволюционных разговорах, направленных против руководства ВКП(б) и его политики. За эти разговоры Семенов получил 10 лет тюремного заключения и умер 20 января 1946 г. в Норильлаге.
Яков Маркович Урановский был членом редколлегии журнала "Архив биологических наук", издававшегося в ИЭМе с 1892 г., занимался вопросами философии медицины (в Архиве Академии наук мы обнаружили его отзывы на работы слушателей Института естествознания Ленинградского отделения Комакадемии) и, судя по публикациям, был арестован в числе других биологов, интересовавшихся проблемами генетики, а в дальнейшем расстрелян по обвинению в принадлежности к контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации.
Что касается Владимира Николаевича Баюина, исключенного в 1937 г. из рядов ВЛКСМ за потерю классовой бдительности и двурушничество, то его арестовали 3 июля 1937 г. также как участника контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группы ВИЭМа. Особое Совещание при НКВД СССР 21 сентября 1937 г. осудило его на пять лет исправительно-трудовых лагерей, а 18 сентября 1938 г. он умер в Севвостлаге в возрасте 28 лет.
Владимир Николаевич Баюин
Где работал Носков и в чем его обвинили, выяснить не удалось: в Ленинградском управлении КГБ материалов не оказалось.
Следующим примером нереализованных научных планов является попытка создать при ВИЭМе морскую биологическую станцию. Предпринятая по инициативе Е.М. Крепса в 1936 г. экспедиция, в которую помимо его самого входили архитектор А.Ф. Рюмин и сотрудники Ленинградского университета К.М. Дерюгина и Е.Ф. Гурьянова, выбрала место для биостанции в Дальних Зеленцах, на берегу Баренцева моря. К весне 1937 г. проект здания станции и вспомогательных объектов был готов, началось строительство. Вскоре, однако, биостанцию передали Академии наук СССР.
Сам же Евгений Михайлович Крепс в апреле 1937 г. был арестован, осужден на 5 лет постановлением Особого Совещания и отправлен на Колыму. В приказе же по институту указывалось, что сотрудник отдела специальной и эволюционной физиологии Е. М. Крепс и сотрудник лаборатории общей морфологии И.И. Буржуа отчислены по устному распоряжению и.о. директора Ленфилиала ВИЭМа Р.Э. Яксона.
Евгений Михайлович Крепс
Вскоре (29 ноября 1937 г.) был арестован и сам Рудольф Эннович Яксон, возглавлявший помимо филиала ВИЭМа кафедру диалектического материализма в Институте усовершенствования врачей. Выпускник 2-го Московского медицинского института, он окончил затем факультет философии и естествознания Института красной профессуры и занимался философскими вопросами медицины.
Рудольф Эннович Яксон
Жестокая борьба в философии между "механистами" и "диалектиками" закончилась массовыми арестами ученых. Р.Э. Яксона обвинили в том, что он "являлся активным участником контрреволюционной латвийской националистической организации, вел контрреволюционную националистическую пропаганду, одобрял террористические методы борьбы против руководства ВКП(б) и Советского правительства, занимался шпионской деятельностью", и приговорили к расстрелу.
В октябре 1937 г. приказом по Наркомздраву СССР "в целях улучшения работы Ленинградского филиала ВИЭМа" сокращалось число его работников и изменялась структура. Были ликвидированы отдел общей биологии, лаборатория биофизики, лаборатория патологии роста, лаборатория рентгено-структурного анализа. В действительности это было связано с массовыми арестами сотрудников. Указанному приказу по Наркомздраву предшествовали приказ по Ленинградскому филиалу ВИЭМа от 17 сентября, согласно которому увольнялись заведующий отделом общей биологии Э.С. Бауэр, заведующий отделом общей микробиологии О.О. Гартох, научные сотрудники С.С. Бауэр и А. Гаринг — все как арестованные НКВД. Есть основание считать, что почти все сотрудники перечисленных выше отделов были арестованы, но установить точно фамилии репрессированных, а тем более их судьбу пока не удалось. Личные дела арестованных, как правило, изымались или фальсифицировались; в приказах же далеко не всегда указывалась истинная причина увольнения.
На результатах исследований Э.С. Бауэра в области теоретической биологии, непонятых современниками и надолго забытых в связи с тем, что имя ученого после его ареста не упоминалось в печати, остановимся особо. Э.С. Бауэр первым предпринял серьезную попытку определить специфику биологических систем. Он сформулировал принцип устойчивой неравновесности, опираясь на который, вывел закон исторического развития биологических систем. Суть этого закона заключается в том, что развитие биологических систем — результат увеличения эффекта внешней работы системы (воздействия организма на среду) в ответ на полученную из внешней среды единицу энергии. Для этого биологические системы в отличие от неживых должны обладать способностью постоянно поддерживать свою структуру независимо от факторов среды, т.е. самовосстанавливаться. Таким образом, эволюция биологических систем идет от состояния равновесия к устойчивой неравновесности, а эволюция неживых систем идет в сторону от состояния равновесия. Энтропия первых снижается, в то время как энтропия вторых возрастает. Сегодня Э.С. Бауэра по праву считают одним из основателей теоретической биологии. В итоге Бауэр вместе с женой был приговорен к расстрелу по обвинению в «шпионаже в пользу Германии». Реабилитирован в 1956 году за отсутствием состава преступления.
Эрвин Симонович Бауэр
Институт вакцин и сывороток
В 1938 г. в связи с реорганизацией Санитарно-бактериологического института из состава Ленинградского филиала ВИЭМа по решению Совнаркома СССР был выделен отдел вакцин и сывороток и преобразован в Институт вакцин и сывороток. Фактически отдел уже давно являлся самостоятельным учреждением, существовавшим на хозрасчетной основе со своим расчетным счетом, бухгалтерией и канцелярией. По положению, утвержденному в 1936 г., в его состав входили 12 научных подразделений: экспериментальное, анаэробное, вакцинное, туберкулиновое, дифтерийное, скарлатинозное, бактерицидных сывороток, антирабическое, химическая и контрольная лаборатории, сывороточная конюшня и клиника детских инфекций, — а также технические службы: бактериологическая кухня, фасовка, разливка, экспедиция, животник, хозяйственная часть.
Архивные документы свидетельствуют, что процесс раздела протекал болезненно. Руководство вновь образованного Института вакцин и сывороток неоднократно жаловалось заместителю наркома здравоохранения Н.И. Гращенкову на отсутствие помощи со стороны ленинградского филиала ВИЭМа, на проволочки с выделением территории и имущества. Н.И. Гращенков письменно предупредил Л.Н. Федорова (с копией директору ленинградского филиала С.Х. Мусаэляну), что продолжение конфликта будет рассматриваться как попытка срыва оборонных мероприятий с соответствующими последствиями — угроза для того времени довольно серьезная, тем более что предшественник Мусаэляна на посту директора Р.Э. Яксон, как уже отмечалось, в октябре 1937 г. был арестован как враг народа.
Можно себе представить, сколь "плодотворной" была в это время работа ученых-микробиологов! Их арестовывали одного за другим.
Проф. Я.Л. Рапопорт в своих мемуарах пишет, что большая группа микробиологов была уничтожена в 1937-1939 гг. Про арест микробиологов П.Ф. Здродовского, В.А. Барыкина, О.О. Гартоха, И.П. Кричевского, М.И. Шустера, Л.А. Зильбера, А.Д. Шеболдаевой, Г.И. Сафоновой упоминает Р.А. Медведев, который считает, что, за исключением Л.А. Зильбера и П.Ф. Здродовского, освобожденных в 1939 г., остальные погибли.
Аресты крупных ученых вызвали необходимость перетасовки кадров. Так, приказом Наркомздрава от 14 ноября 1939 г. из Ленинградского бактериологического института им. Пастера был переведен в ВИЭМ на должность заведующего отделом микробиологии и иммунологии В.И. Иоффе. Вскоре последовал приказ о его переводе в Москву, но переезд ученого не состоялся. Вероятно, перевод В.И. Иоффе в ВИЭМ был связан с арестом руководителя отдела П.Ф. Здродовского. После того, как Здродовского освободили, необходимость в переезде Иоффе в Москву отпала.
Павел Феликсович Здродовский
Борьба с "лженауками"
C 1 января 1938 г. в ВИЭМе был закрыт отдел общей микробиологии, а руководитель отдела Б.Л. Исаченко и часть сотрудников перешли в Академию наук. Атмосферу жизни института достаточно полно отражали протоколы партийных собраний, но, к сожалению, они были уничтожены в числе многих других документов в первые месяцы Великой Отечественной войны. В Ленинградском партархиве сохранились, однако, так называемые информационные сводки, а точнее — доносы, в которых подробно фиксировались все высказывания сотрудников, имевшие хоть малейший политический оттенок.
В сводке об отдельных нездоровых настроениях (1936 г.) мы встречаем фамилии Баюина, Семенова, Голованова, Никитина, Елькиной. В другой сводке говорится, что проработкой обвинительного заключения (речь идет о троцкистком параллельном центре) охвачено 612 человек, собрание прошло хорошо, но были и отрицательные моменты. Например, научный сотрудник Гессе, дворянка, имеющая двух взрослых детей, работающих в Германии, с зачитки резолюции ушла и сидела одна в своем отделе; Гаршин (бывший белый офицер) заявил, что незачем обсуждать материалы процесса коллективно, это дело советских органов; проф. Гурвич упрекнул членов партии в том, что они не осведомились о том, желают ли сотрудники слушать их разъяснения; ведущие научные сотрудники отдела биохимии Ашмарин, Соколов и Паршин постоянно закрываются на ключ и подолгу о чем-то шепчутся, причем Паршин недавно опубликовал статью в фашистском журнале. Еще в одной сводке фигурирует фамилия сотрудницы института, члена ВКП(б) Школьниковой, муж которой был арестован органами НКВД. Последняя заявила члену ВКП(б) Рывлину, что ее муж невиновен, но, видимо, и ее скоро арестуют, так как в НКВД нет объективности — она работала в ЧК и знает, что там расстреливали многих невинных людей...
Очевидно, что в условиях взаимной слежки и доносительства идеалы науки предавались, научные дискуссии нередко являлись откровенным сведением счетов, а идеологизация науки придавала этому политический характер. Например, видных генетиков обвиняли в проповеди фашизма, в результате чего 17 сентября 1937 г. был закрыт руководимый С.Г. Левитом Медико-генетический институт. В приказе Наркомздрава указывалось, что он ликвидируется "в целях организации подлинно научной разработки вопросов медицинской генетики", этим же приказом был создан отдел медицинской генетики в ВИЭМе, включающий лабораторию теоретической антропогенегики и кардиологическую лабораторию, а также клиническую и близнецовую группы. Руководство клиническими исследованиями возлагалось на С.Н. Давиденкова. Оборудование, библиотека и архив Медико-генетического института были переданы ВИЭМу, в который перешла и часть сотрудников. Но уже 11 октября 1937 г. последовал новый приказ Наркомздрава, согласно которому с 1 ноября ликвидировалась руководимая С.Н. Давиденковым нервная клиника.
В приказе Наркомздрава от 14 апреля 1939 г. в числе крупных недостатков в деятельности ВИЭМа отмечалось, что институт "не организовал и не возглавил критики и разоблачения антинаучных фашистских теорий". В октябре 1939 г. дирекция ВИЭМа приняла решение о ликвидации лаборатории медицинской генетики "как не имеющей руководителя и достаточной материальной базы". Исследования по антропогенетике и медицинской генетике в СССР прекратились на долгие годы.
Не менее острая борьба развернулась в морфологии по вопросам клеточной теории. Руководитель отдела общей морфологии ВИЭМа А.А. Заварзин рассматривал ее как теорию развития, что вызвало резкие нападки оппонентов. Жестокой критике был подвергнут учебник Заварзина "Курс гистологии и микроскопической анатомии", особенно глава о клеточной теории.
Надо сказать, что сотрудники Ленинградского филиала ВИЭМа А.А. Заварзин, Д.Н. Насонов, Н.Г. Хлопин заняли принципиальную позицию в отношении псевдонаучных работ О.Б. Лепешинской, которая в 1936 г. вместе со своей лабораторией перешла в ВИЭМ из Биологического института им. К.А. Тимирязева. На страницах "Архива биологических наук" они выступили с критической статьей "Об одном направлении в цитологии". Ответная статья Лепешинской появилась в журнале с редакционным примечанием о том, что ввиду исключительной важности проблемы живого вещества и эволюции структуры Академия наук и ВИЭМ организуют теоретическую конференцию с обсуждением указанных вопросов "на основе теории Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина".
В октябре 1940 г. в Ленинградском филиале ВИЭМа состоялась конференция по вопросам цитологии и гистологии. Сторонники идеи эволюционной гистологии на этом этапе одержали победу.
Так или иначе, теория Лепешинской о неклеточном живом веществе была отмечена правительственными наградами и противопоставлялась «буржуазной» генетике как марксистская теория. Это учение вошло в учебники средней и высшей школы сталинских времён как крупное биологическое открытие в области дарвинизма. Книга Лепешинской была дополнена многочисленными похвалами Сталину и переиздана в 1950 году, когда она удостоилась Сталинской премии. За рубежом «открытия» Лепешинской не нашли отклика.
«Идеологически вредная» литература
Борьба с инакомыслием осуществлялась последовательно и планомерно. Под жесткий государственный контроль была поставлена издательская деятельность, а "идеологически вредная" литература изымалась из обращения. Инвентарные книги фондов институтской библиотеки содержат сведения о различных этапах проходивших "чисток". Названия некоторых книг вымараны тушью настолько тщательно, что прочесть их невозможно. Вероятно, эти работы были сочтены особо опасными, так как против них обычно стоит пометка "сдано".
Судя по пометкам "списано после ревизии" с указанием даты, чистки библиотеки проходили в 1930, 1935, 1937, 1938 и 1939 гг. Изымались литература по философским вопросам естествознания, по генетике, инфекционным болезням и микробиологии, книги на немецком языке и, независимо от тематики работы, книги ученых, объявленных врагами народа. В числе изъятых в 1937 г. изданий был и "Список абонентов ленинградских телефонных станций". Эта акция состоялась, вероятно, потому, что многие из абонентов к этому времени либо погибли, либо находились в заключении.
Итак, сделаны первые шаги в раскрытии истины, которая десятилетиями скрывалась. К нам возвращаются после длительного отсутствия, обусловленного трагическими событиями в жизни общества, наши коллеги, их труды, их незавершенные эксперименты и нереализованные замыслы.
Перелистывая трагические страницы истории ИЭМа, мы узнали имена не только тех, кто волею судьбы оказался "классово-чуждым элементом", но и их "коллег", своей активной деятельностью всячески способствовавших поискам "врагов" социализма. Среди них встречаются кадры "новой формации", пришедшие в институт в 30-е годы в результате "массового похода революционной молодежи на науку".
Большинства участников тех событий, о которых шла речь выше, уже нет в живых. Одних уничтожила система, других она взрастила и воспитала, заставив каждого нести свой крест... О трагедии этих людей, их истории, отражающей историю системы нужна отдельная книга.
Авторы: Т.И. Грекова, К.А. Ланге
Труды многих ученых, работавших в институте, обогатили мировую и отечественную науку, ряд структурных подразделений ИЭМа дал жизнь новым научно-исследовательским институтам. Так, на базе Биологической станции в с. Колтуши был организован Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности, переросли в самостоятельные институты отделы вакцин и сывороток, экспериментальной биологии, вирусологии.
Первоначально в составе ИЭМа было шесть отделов: физиологический, химический, патологической анатомии, общей бактериологии, эпизоотологии и сифилидологии (вскоре преобразованный в отдел общей патологии), — а также практическое прививочное отделение. К началу первой мировой войны их число увеличилось за счет гигиенического отдела, специальной "чумной" лаборатории и клиники кожных болезней. В 1917 г. Советом института был разработан план его значительного расширения, одобренный Временным правительством. Предполагалось открыть отдел экспериментальной хирургии и хирургическую клинику, отдел тропических болезней, отдел медико-санитарных исследований, организовать органотерапевтическое отделение, клинику внутренних болезней и физиотерапевтическое отделение.
План этот не был реализован, и дальнейшее развитие института пошло иным путем. Особенно бурно менялась его структура в 30-е гг.: возникали новые отделы и лаборатории, которые нередко прекращали свое существование уже через 2-3 года после организации.
Возникает вопрос: почему создавались особые условия для исследований, ценность которых была весьма сомнительной, и в то же время иногда сворачивались перспективные направления?
В Положении о Государственном институте экспериментальной медицины, утвержденном в 1931 г., наряду с традиционными направлениями исследований нашли отражение новые задачи, поставленные перед коллективом. В их числе мы видим научно-практическое руководство социалистической реконструкцией здравоохранения, разработку вопросов охраны здоровья тружеников промышленности и социалистического сектора сельского хозяйства, оздоровление отдельных национальных областей и национальных меньшинств, оборонную тематику.
Новые задачи предполагалось по возможности решать новыми силами. Демократическое начало управления институтомпостепенно, но заметно сужалось. Выборность директора и его заместителей с последующим утверждением на коллегии Наркомздрава была заменена назначением руководства института сверху. Право директора увольнять сотрудников не распространялось на лиц, назначаемых Наркомздравом, что специально было оговорено в Положении. Постановление СНК РСФСР № 225, принятое в 1931 г., предписывало "более решительно выдвигать на руководящую работу в научно-исследовательские учреждение молодые кадры научных работников, поставив задачей орабочивание состава научно-исследовательских учреждений и борьбу с классово чуждыми элементами среди сотрудников учреждений". "Чуждые элементы", разумеется, нашлись и в бывшем Императорском институте экспериментальной медицины, и к ним была применена самая "эффективная" мера — арест.
Кто же были эти "враги социализма"?
Проф. Александр Александрович Владимиров, принявший на себя руководство институтом в самое тревожное время — в ноябре 1917 г., сразу же предложил советской власти свой опыт и знания. Он активно участвовал в противоэпидемической работе в Петрограде, с конца 1918 г. выполнял специальное правительственное задание по организации санитарного дела на железнодорожном транспорте. Его фамилия была названа в "Известиях ВЦИК" в числе особо отличившихся ученых-медиков. В 1922-1927 гг. он вновь исполнял обязанности директора института, а в 1930 г. его неожиданно арестовали.
Александр Александрович Владимиров
Акад. И.П. Павлов направил председателю Совнаркома В.М. Молотову письмо (см. также переписку Павлова с Молотовым), в котором ручался за А.А. Владимирова, доказывая, что последний "совершенно не способен к какому-нибудь противодействию настоящему режиму не только делом, но и сколько-нибудь свободной критикой в интимном разговоре". Надо сказать, что эта характеристика полностью соответствовала действительности и подтвердилась в дальнейшем. Освобожденный по ходатайству Павлова ученый вновь приступил к научной работе.
"Врагом" посчитали и микробиолога проф. О.О. Гартоха, работавшего в ИЭМе с 1907 г. Немец по национальности, сын американского подданного, окончивший Боннский и Дерптский университеты, принял русское подданство в 1905 г. Он часто ездил в длительные заграничные командировки, был женат на англичанке, а обе его сестры жили за границей: одна — в Женеве, другая — в Цюрихе. Очевидно, что человек с такими анкетными данными просто не мог не привлечь к себе внимание ГПУ.
Оскар Оскарович Гартох
В марте — августе 1930 г. в Харьковском суде слушалось дело "антисоветской организации буржуазных националистов на Украине". "Правда" подробно освещала ход процесса, причем публиковались и материалы допросов обвиняемых. На этом процессе и прозвучала впервые мысль о врачах, убивающих своих пациентов. А.М. Горький писал из Сорренто в Москву А.Б. Халатову: "В корреспонденции допроса обвиняемого Павлушкова сообщалось, что Павлушков и его сообщники... считали, что советские врачи должны использовать свое положение при лечении членов компартии так, чтобы те не могли выздоравливать. "Мы, — сказал Павлушков, — высказывали пожелания, чтобы медики помогли умирать выдающимся пациентам-коммунистам, пользуясь своим положением, либо ядом, либо прививкой им бактерийных культур".
Мысль о вредительстве с помощью невидимых глазом микробов показалась, вероятно, сотрудникам ОГПУ-НКВД особенно удачной, ибо именно в среде микробиологов проводились наиболее массовые репрессии в 1930-1939 гг. Первая волна арестов прошла в 1930 г. Тогда были арестованы многие сотрудники Института микробиологии им. И.И. Мечникова во главе с его директором С.В. Коршуном. Эта-то волна и захлестнула А.А. Владимирова и О.О. Гартоха, научные интересы которых были сосредоточены на весьма опасных с точки зрения соответствующих органов вопросах. А.А. Владимиров сыграл исключительно большую роль в развитии отечественной эпизоотологии и весьма плодотворно занимался проблемой сапа. В 1928 г. он выезжал по заданию Академии наук СССР в Якутию для изучения на месте распространения проказы и организации борьбы с ней, был связан и с лепрозорием "Крутые ручьи", находившимся недалеко от Ленинграда. О.О. Гартох был известен как крупнейший авторитет в области скрытой инфекции и механизмов инфекционного иммунитета. Его приглашали с программными докладами не только на всесоюзные съезды микробиологов, но и на Всесоюзные съезды терапевтов и хирургов.
Не случайно оказался в поле зрения ГПУ и заведующий химической лабораторией отдела патофизиологии проф. И.А. Обергард. Бывший австрийский подданный (он родился во Львове), в прошлом член польской демократической партии, а затем спартаковец, Обергард поддерживал тесные связи с зарубежными учеными, печатался за границей и как член германской секции Общества историков фармации выезжал в Германию. 30 января 1931 г. он был арестован ПП ОГПУ в ЛВО по подозрению в "укрывательстве контрреволюционных элементов, нелегально проживающих в СССР". Возможно, что его пытались обвинить и в шпионаже. Во всяком случае, по поводу пришедшей на имя Гартоха бандероли из Гамбурга руководству ИЭМа пришлось давать письменные объяснения, удостоверяя, что ее содержимое предназначено для научных надобностей института.
Хлопоты руководства ИЭМа за своих сотрудников увенчались успехом. Все три профессора были освобождены. Но двое из них — И.А. Обергард и О.О. Гартох — позднее погибли в застенках НКВД.
Наряду с "чисткой" профессуры шел процесс выдвижения новых кадров, основной кузницей которых являлись Институт естествознания при Комакадемии, где был создан специальный "штаб по вербовке слушателей", и аспирантура при Академии наук. Вопрос о зачислении кандидатов решала мандатная комиссия. Соответственно и в ИЭМе стали появляться новые специалисты.
Директор ИЭМа проф. С.С. Салазкин, занимавший этот пост с 1927 г., тяжело переживал курс на политизацию науки. В 1931 г. он подал просьбу об освобождении от должности, мотивируя ее тем, что возраст делает для него совмещение административной работы с научной весьма затруднительным.
С.С. Салазкин
Просьбу удовлетворили, и во главе института стал Л.Н. Федоров. В отличие от своих предшественников на этом посту Л.Н. Федоров не являлся крупным ученым, но к этому времени уже обладал опытом организаторской работы: был заведующим Иркутским губздравом, заместителем заведующего Ленинградским губздравом, ректором Института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта. С 1923 г. он числился в лаборатории И.П. Павлова, совмещая научную деятельность с административной. С 1927 по 1929 г. Л.Н. Федоров был заместителем директора ИЭМа, так что структуру института и кадры знал достаточно хорошо. В официальных характеристиках, да и в мемуарной литературе его называли "старейшим и любимым учеником Павлова", однако вряд ли эта аттестация отвечает действительности. Кратковременное пребывание в армии Колчака, куда он был мобилизован в качестве ординатора госпиталя, не осложнило его служебной карьеры, хотя он и не скрывал в анкетах этого эпизода своей биографии. Вступив в ряды ВКП (б) в 1920 г., Федоров последовательно проводил партийную линию в науке.
Когда осенью 1932 г. ИЭМ был преобразован во Всесоюзный институт экспериментальной медицины (ВИЭМ), подчиненный непосредственно Совнаркому СССР, Федоров остался его директором. Кстати, именно ему нередко приписывается инициатива этой реорганизации ИЭМа. В действительности же подлинным инициатором создания ВИЭМа был А.М. Горький, давно вынашивавший мечту о создании ассоциации биологических и медицинских наук для всестороннего изучения человека. Ознакомившись с книгой Б. Рассела "Научное предвидение", писатель обратил внимание на мысль Рассела о том, что изучение здорового человека может быть лучше всего поставлено в Советском Союзе, и отправил книгу наркому здравоохранения М.Ф. Владимирскому с предложением создать в Ленинграде Всесоюзный институт для всестороннего изучения человека.
Еще в 1928 г. Центральный комитет партии по указанию Сталина начал активную кампанию за возвращение Горького в СССР, поэтому его предложение было встречено одобрительно. Зная увлеченность А.М. Горького наукой, можно было предположить, что эта идея захватит его достаточно сильно и явится одним из стимулов возвращения на родину.
Так и случилось. Вернувшись, Горький начал энергичные переговоры о создании нового научного центра с видными учеными, с одной стороны, и с членами правительства — с другой. Идея встретила поддержку. В мае 1931 г. он писал директору Обуховской больницы в Ленинграде, известному терапевту М.А. Горшкову: "Идея института встретила... определенно положительное отношение, реализации этой идеи будет оказана широкая помощь. Надобно ковать железо, пока оно горячо. Поэтому очень прошу Вас переговорить с И.И. Грековым, А.Д. Сперанским и — если нужно — с И.П. Павловым по вопросам организации института, а затем приступить к разработке плана его. Есть мнение, что институт должен существовать в Ленинграде, но не хотелось бы, чтобы вопрос этот решался под влиянием только одних субъективных удобств ленинградских медиков... Было бы отлично, если бы Вы привезли с собой небольшую, хотя бы в форме тезисов, записку, которая нужна как основа для статьи".
Давнее общение с И.П. Павловым привело Горького к мысли, что в новом научном центре должно получить дальнейшее развитие павловское физиологическое учение. В связи с этим к организационной работе были привлечены физиологи А.Д. Сперанский, Л.Н. Федоров, К.М. Быков. А.М. Горький неоднократно встречался с учеными, подробно обсуждал облик будущего института. Наконец, 7 октября 1932 г. у него на квартире по инициативе И.В. Сталина было созвано совещание, в котором приняли участие сам "вождь народов", его ближайшие помощники В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов и видные ученые страны. Доклад об организации ВИЭМа сделал Л.Н. Федоров. В постановлении Совнаркома "О Всесоюзном институте экспериментальной медицины" указывалось, что он создается в целях "всестороннего изучения организма человека на основе современной теории и практики медицинских наук и для изучения новых методов исследования, лечения и профилактики на основе новейших достижений в области биологии, химии, физики и технической реконструкции специального оборудования лабораторий и клиник".
Реконструкция института предполагалась на основе следующих положений:
1) Широкая всесторонняя постановка проблемы изучения человека, точнее человеческого организма, возможна только при исследованиях биологических явлений во всех своих связях, в условиях конкретной социальной среды. Для обеспечения такого рода изучения необходимо, чтобы в составе института были представлены все теоретические медицинские дисциплины...
2) Расширение базиса медицинского исследования путем внедрения в медицинские дисциплины современных достижений химии, физики, а также и технической реконструкции методов и специального оборудования, применяемого в лаборатории и клинике...
3) Тесная связь теоретических лабораторий с клиническими".
Основными организационными принципами работы ВИЭМа были признаны плановость и комплексность работы, практика социалистических методов труда — социалистического соревнования и ударничества, также массовость научных исследований, охватывающих большое число объектов, связанных с производством (исследования предполагалось проводить на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах). Особо подчеркивалось, что вся научно -исследовательская работа должна базироваться на марксистско-ленинской теории, методологии диалектического материализма.
Принудительное внедрение в науку вульгаризованного марксизма вызвало резкий протест И.П. Павлова, который один из немногих сразу понял всю опасность "величайшего насилия над научной мыслью"; Павлов считал, что "диалектический материализм при его теперешней постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции".
Основное ядро ВИЭМа вначале было сосредоточено в Ленинграде. Здесь в течение 1933 и 1934 гг. удалось организовать секторы физиологии и патофизиологии (зав. А.А. Заварзин), биохимии (зав. В.С. Гулевич), гигиены (зав. З.Г. Френкель) и эпидемиологии (зав. П.Ф. Здродовский). Санитарно-клинический сектор создать не удалось, по-видимому из-за слабости клинической базы ВИЭМа, хотя в распоряжение института был передан ряд ленинградских клиник, развернутых на базе крупных городских больниц: клиника инфекционных болезней при городской инфекционной больнице им. С.П. Боткина, психиатрическая клиника при Василеостровской психиатрической, больнице, клиника заболеваний пищеварительного тракта в Обуховской больнице.
В Москве, в филиале ВИЭМа, в 1934 г. были созданы функциональные ячейки, специально предназначенные для изучения организма здорового человека: отделение "человек и труд" с лабораториями физиологии труда, отделение "человек и климат", преобразованное в дальнейшем в сектор медицинской климатологии, и лаборатория возрастной физиологии с клиникой. Была начата организация гигиенического отдела, который должен был возглавить А.Н. Сысин, но создать его не удалось. При Московском филиале были также созданы морфологический сектор, отдел физиологии и патологии органов чувств, развернута лаборатория биофизики органов чувств животных и человека во главе с акад. П.П. Лазаревым, а также группа по электрофизиологии.
В первые годы после организации ВИЭМа в центре внимания находилась проблема изучения человека в его социальной среде. В отделе социальной гигиены в Ленинграде под руководством З.Г. Френкеля началось изучение вопросов старения человека и санитарно-демографических проблем Ленинграда и области. Отдел жилищно-коммунальной гигиены консультировал промышленное и жилищное строительство на Кольском полуострове и изучал специфику Севера применительно к задачам жилищно-коммунальной гигиены. Однако после переезда ВИЭМа в Москву гигиенический отдел в Ленинграде был свернут, а московское отделения "Человек и труд" и "Человек и климат" прекратили свою деятельность. Директор ВИЭМа Л.Н. Федоров, вначале проявлявший большой интерес к вопросам социальной гигиены, не случайно так резко утратил его. Как раз в 1934 г. было принято Постановление СНК СССР "О реорганизации работы научно-исследовательских учреждений в области охраны и гигиены труда", после чего Государственный институт социальной гигиены и 38 научно-исследовательских институтов социально-гигиенического профиля закрыли. С этого времени изучение патологии проводилось вне учета роли социальной среды в развитии заболеваний.
Следует сказать, что правительственное распоряжение о переводе ВИЭМа в Москву, последовавшее в апреле 1934 г., менее чем через 2 года после постановления о его создании, объясняется общей политикой Сталина по отношению к Ленинграду. По официальной же версии оно диктовалось стремлением теснее связать работу этого научного центра с наркомздравом. Реализацией этого решения занималась правительственная комиссия во главе с членом ВЦИКа Г.Я. Беленьким. Непосредственное участие в организационных мероприятиях принимали заместитель председателя СНК СССР В.В. Куйбышев и нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский.
Перевод дирекции ВИЭМа в Москву и превращение старейшего медико-биологического института, каким являлся ИЭМ, в ленинградский филиал, неблагоприятно отразились на его деятельности. Уже в июле 1934 г. были расформированы отделы социальной и жилищно-коммунальной гигиены, отдел технической реконструкции исследовательских работ, находящийся в стадии организации музей эмбриологии человека, лаборатория антропологии и клиники, а в октябре закрылись отделы токсикологии и возрастной анатомии. Ряд крупных ученых были вынуждены покинуть институт. В их числе гигиенисты З.Г. Френкель и А.И. Штрейс, хирург С.П. Федоров, нейрохирург В.Г. Молотков, акушеры-гинекологи Г.В. Кипарский и К.П. Улезко-Строганова, онколог Н.Н. Петров, фармакологи А.А. Лихачев и В.М. Карасик и др. Многие ведущие специалисты (П.Ф. Здродовский, А.А. Голиневич, Н.В. Красовская, Б. И. Лаврентьев, И.А. Обергард, А.Д. Сперанский) были переведены в Москву.
В течение 1935-1940 гг. в структуре Ленинградского филиала произошел ряд изменений, обусловленных различными причинами. После смерти в 1936 г. В.В. Савича был ликвидирован отдел фармакологии. Небольшую лабораторию, оставшуюся после его закрытия в 1937 г., передали Биостанции в Колтушах. В том же 1936 г. после смерти Н.Д. Бушмакина, занимавшего с 1932 г. пост заместителя директора по научной работе, был закрыт созданный им отдел морфологии человека.
Были и более трагические причины прекращения ряда исследований. Общая обстановка в стране ухудшалась, ужесточилось законодательство. После убийства С.М. Кирова в Ленинграде начались массовые репрессии. Из города было выслано несколько десятков тысяч человек: они считались "социально опасными" вследствие своего происхождения.
"Профилактика вредительства" проводилась и среди сотрудников ВИЭМа. Одним из первых (4 февраля 1935 г.) был арестован заведующий отделом вакцин и сывороток Архип Игнатьевич Кузнецов и осужден "за содействие контрреволюционной зиновьевской группе" к высылке на 4 г. в г. Нарым.
Через 2 года Особое совещание при НКВД СССР добавило ему дополнительно еще 5 лет, которые он должен был отбывать в Севвостлаге. А 1 декабря 1937 г. Тройка УНКВД по Дальневосточному краю приговорила А.И. Кузнецова к расстрелу "за проведение среди заключенных контрреволюционной агитации, отказ от работы и организацию контрреволюционной троцкистской группы".
26 марта 1935 г. был арестован проф. И.А. Ремезов, хорошо известный своими трудами за рубежом. В анкете Ремезева имелось немало пунктов, дававших возможность НКВД сфабриковать любое обвинение: дворянское происхождение, длительное пребывание за границей, интенсивная переписка с зарубежными учеными, германское подданство жены Е.И. Драудзель. А если к этому добавить, что, вступив в 1917 г. в ВКП(б), он вышел из рядов партии в 1921 г. "вследствие невозможности совмещать с научно-исследовательской работой", то факт его ареста воспринимается как неизбежность. Неудивительно, что по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 31 марта 1935 г. Ремезов был приговорен к пятилетней ссылке в Саратов как "социально чуждый элемент". После ареста И.А. Ремезова отдел физической химии и электрохимии прекратил свое существование. В дальнейшем Ремезова расстреляли по обвинению в "шпионаже и диверсионной работе, направленной на подрыв здоровья трудящихся Советского Союза и уничтожение скота".
Народная (восточная) медицина
Одним из новых направлений в деятельности ВИЭМа была апробация методов и средств восточной медицины. Инициатором выступил специалист по тибетской медицине врач Н.Н. Бадмаев. Переписка между Наркомздравом и руководством института о возможности развертывания исследований в этом направлении началась в феврале 1932 г. Л.Н. Федоров отнесся к этому предложению более чем сдержанно. Лишь после неоднократных настойчивых требований наркомздрава серьезно рассмотреть представленный проект он вынес его на обсуждение научной общественности института.
Не все восприняли идею однозначно, но большинство ведущих специалистов одобрили проект, предусматривающий открытие стационара и амбулатории, создание лекарственного фонда за счет экспедиций, проведение лабораторных исследований, организацию музея, осуществление переводов тибетских медицинских трактатов и ряд других начинаний. Особенно горячо поддерживали Н.Н. Бадмаева профессора В.В. Савич и А.Д. Сперанский, к их мнению присоединился Н.И. Бухарин, возглавлявший в то время научно-исследовательский сектор ВСНХ. В архиве сохранилось его письмо Л.Н. Федорову, в котором он горячо приветствовал идею изучения тибетской медицины в стенах ВИЭМа.
В 1934 г. при институте начало работу бюро по изучению восточной медицины во главе с фармакологом проф. С.В. Аничковым. Предполагалось развернуть исследования достаточно широко и включить в сферу научной проверки средства и методы не только тибетской, но и арабско-персидской медицины. В Большой Советской Энциклопедии Жамсаран Бадмаев, дядя Н.Н. Бадмаева, характеризовался как крупный аферист, друг Распутина и даже... один из инициаторов русско-японской войны, составивший себе состояние знахарской практикой — так именовались применяемые им методы тибетской медицины. Племянник же не только не отрекался от дядюшки, но, напротив, постоянно подчеркивал, что является его учеником и продолжателем. Смущало и то, что Н.Н. Бадмаев тесно сотрудничал с представителями религиозного культа — ламами, о реакционной роли которых неоднократно писали газеты и журналы тех лет. Но других специалистов по тибетской медицине фактически не было, да и высокопоставленные пациенты оказывали Н.Н. Бадмаеву мощную поддержку.
Во всяком случае, Л.Н. Федоров предусмотрительно избегал упоминаний о тибетской медицине, и в названии бюро вскоре появилось новое слово. Теперь оно называлось бюро восточной и народной медицины, а затем превратилось в отдел народной медицины. Возможно, что понятие "народная медицина" можно было в какой-то степени рассматривать как противопоставление медицине академической, а следовательно, и кастовой.
Н.Н. Бадмаев пытался убедить коллег, что подобное переименование является принципиальным отступлением от первоначальной идеи, но поддержки не встретил. Руководитель клиники С.П. Заводской и остальные члены бюро надеялись, что переименование, напротив, позволит расширить сферу исследований. Эти надежды не оправдались. Уже в январе 1935 г. отдел народной медицины закрыли под предлогом реорганизации института. В официальном отчете ВИЭМа за 1933-1937 гг., изданном в 1938 гг., об исследованиях в области восточной медицины не упоминается вообще: к этому времени Н.Н. Бадмаев и все ламы, знатоки тибетской медицины, были арестованы.
Борьба с "вредительством"
В сентябре 1936 г. была закрыта лаборатория специальной психофизиологии — ее руководитель Николай Николаевич Никитин покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Перед этим он лечился в психиатрической клинике, и вполне возможно, что обострение его заболевания было связано с постоянным нервным напряжением и страхом перед возможным арестом.
Н.Н. Никитин был членом ВКП(б) с 1920 г., окончил Военно-Медицинскую академию и Институт красной профессуры при Комакадемии, работал в отделе агитации и пропаганды Ленинградского обкома партии. Еще в 1932 г. Никитин упрекал И.П. Павлова: "Под свободой, Иван Петрович, как это известно всем, Вы понимаете свободу подчас, скажем откровенно, злостной клеветы на Советскую власть, на нашу партию, на все наше соц. строительство".
И вот он сам, так же, как и многие убежденные и преданные идеалам партии люди, не может понять, что происходит: почему недавние партийные лидеры оказались на скамье подсудимых. Впрочем, не исключен и прямо противоположный вариант: как бывший работник партийного аппарата Никитин мог догадываться о грозящей ему участи и предпочел уйти из жизни сам. Во всяком случае, его самоубийству была придана политическая окраска. Лабораторию расформировали, а через несколько месяцев арестовали почти всех работавших в ней научных сотрудников: В.Л. Меркулова, В. Баюина, К.С. Семенова, С.И. Горшкова. Лишь один Василий Лаврентьевич Меркулов вернулся в институт после реабилитации и работал здесь с 1956 по 1968 г.
21 апреля 1937 г. в многотиражке ВИЭМа появилась статья "О борьбе с вредительством и бдительности". В ней говорилось, что особенно засорены кадры в Ленинградском филиале, поскольку его покойный директор Никитин окружил себя троцкистами. Приводились и фамилии врагов народа: Семенов, Носков, Урановский.
Дату ареста 25-летнего Константина Семеновича Семенова — 16 июля 1937 г. — удалось установить по домовой книге, так как он жил в институтском доме на Кировском проспекте, но она оказалась неточной. На наш запрос о судьбе К.С. Семенова из Управления КГБ по Ленинградской области сообщили, что он был арестован 3 ноября 1936 г. как участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации. Его обвиняли в контрреволюционных разговорах, направленных против руководства ВКП(б) и его политики. За эти разговоры Семенов получил 10 лет тюремного заключения и умер 20 января 1946 г. в Норильлаге.
Яков Маркович Урановский был членом редколлегии журнала "Архив биологических наук", издававшегося в ИЭМе с 1892 г., занимался вопросами философии медицины (в Архиве Академии наук мы обнаружили его отзывы на работы слушателей Института естествознания Ленинградского отделения Комакадемии) и, судя по публикациям, был арестован в числе других биологов, интересовавшихся проблемами генетики, а в дальнейшем расстрелян по обвинению в принадлежности к контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации.
Что касается Владимира Николаевича Баюина, исключенного в 1937 г. из рядов ВЛКСМ за потерю классовой бдительности и двурушничество, то его арестовали 3 июля 1937 г. также как участника контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группы ВИЭМа. Особое Совещание при НКВД СССР 21 сентября 1937 г. осудило его на пять лет исправительно-трудовых лагерей, а 18 сентября 1938 г. он умер в Севвостлаге в возрасте 28 лет.
Владимир Николаевич Баюин
Где работал Носков и в чем его обвинили, выяснить не удалось: в Ленинградском управлении КГБ материалов не оказалось.
Следующим примером нереализованных научных планов является попытка создать при ВИЭМе морскую биологическую станцию. Предпринятая по инициативе Е.М. Крепса в 1936 г. экспедиция, в которую помимо его самого входили архитектор А.Ф. Рюмин и сотрудники Ленинградского университета К.М. Дерюгина и Е.Ф. Гурьянова, выбрала место для биостанции в Дальних Зеленцах, на берегу Баренцева моря. К весне 1937 г. проект здания станции и вспомогательных объектов был готов, началось строительство. Вскоре, однако, биостанцию передали Академии наук СССР.
Сам же Евгений Михайлович Крепс в апреле 1937 г. был арестован, осужден на 5 лет постановлением Особого Совещания и отправлен на Колыму. В приказе же по институту указывалось, что сотрудник отдела специальной и эволюционной физиологии Е. М. Крепс и сотрудник лаборатории общей морфологии И.И. Буржуа отчислены по устному распоряжению и.о. директора Ленфилиала ВИЭМа Р.Э. Яксона.
Евгений Михайлович Крепс
Вскоре (29 ноября 1937 г.) был арестован и сам Рудольф Эннович Яксон, возглавлявший помимо филиала ВИЭМа кафедру диалектического материализма в Институте усовершенствования врачей. Выпускник 2-го Московского медицинского института, он окончил затем факультет философии и естествознания Института красной профессуры и занимался философскими вопросами медицины.
Рудольф Эннович Яксон
Жестокая борьба в философии между "механистами" и "диалектиками" закончилась массовыми арестами ученых. Р.Э. Яксона обвинили в том, что он "являлся активным участником контрреволюционной латвийской националистической организации, вел контрреволюционную националистическую пропаганду, одобрял террористические методы борьбы против руководства ВКП(б) и Советского правительства, занимался шпионской деятельностью", и приговорили к расстрелу.
В октябре 1937 г. приказом по Наркомздраву СССР "в целях улучшения работы Ленинградского филиала ВИЭМа" сокращалось число его работников и изменялась структура. Были ликвидированы отдел общей биологии, лаборатория биофизики, лаборатория патологии роста, лаборатория рентгено-структурного анализа. В действительности это было связано с массовыми арестами сотрудников. Указанному приказу по Наркомздраву предшествовали приказ по Ленинградскому филиалу ВИЭМа от 17 сентября, согласно которому увольнялись заведующий отделом общей биологии Э.С. Бауэр, заведующий отделом общей микробиологии О.О. Гартох, научные сотрудники С.С. Бауэр и А. Гаринг — все как арестованные НКВД. Есть основание считать, что почти все сотрудники перечисленных выше отделов были арестованы, но установить точно фамилии репрессированных, а тем более их судьбу пока не удалось. Личные дела арестованных, как правило, изымались или фальсифицировались; в приказах же далеко не всегда указывалась истинная причина увольнения.
На результатах исследований Э.С. Бауэра в области теоретической биологии, непонятых современниками и надолго забытых в связи с тем, что имя ученого после его ареста не упоминалось в печати, остановимся особо. Э.С. Бауэр первым предпринял серьезную попытку определить специфику биологических систем. Он сформулировал принцип устойчивой неравновесности, опираясь на который, вывел закон исторического развития биологических систем. Суть этого закона заключается в том, что развитие биологических систем — результат увеличения эффекта внешней работы системы (воздействия организма на среду) в ответ на полученную из внешней среды единицу энергии. Для этого биологические системы в отличие от неживых должны обладать способностью постоянно поддерживать свою структуру независимо от факторов среды, т.е. самовосстанавливаться. Таким образом, эволюция биологических систем идет от состояния равновесия к устойчивой неравновесности, а эволюция неживых систем идет в сторону от состояния равновесия. Энтропия первых снижается, в то время как энтропия вторых возрастает. Сегодня Э.С. Бауэра по праву считают одним из основателей теоретической биологии. В итоге Бауэр вместе с женой был приговорен к расстрелу по обвинению в «шпионаже в пользу Германии». Реабилитирован в 1956 году за отсутствием состава преступления.
Эрвин Симонович Бауэр
Институт вакцин и сывороток
В 1938 г. в связи с реорганизацией Санитарно-бактериологического института из состава Ленинградского филиала ВИЭМа по решению Совнаркома СССР был выделен отдел вакцин и сывороток и преобразован в Институт вакцин и сывороток. Фактически отдел уже давно являлся самостоятельным учреждением, существовавшим на хозрасчетной основе со своим расчетным счетом, бухгалтерией и канцелярией. По положению, утвержденному в 1936 г., в его состав входили 12 научных подразделений: экспериментальное, анаэробное, вакцинное, туберкулиновое, дифтерийное, скарлатинозное, бактерицидных сывороток, антирабическое, химическая и контрольная лаборатории, сывороточная конюшня и клиника детских инфекций, — а также технические службы: бактериологическая кухня, фасовка, разливка, экспедиция, животник, хозяйственная часть.
Архивные документы свидетельствуют, что процесс раздела протекал болезненно. Руководство вновь образованного Института вакцин и сывороток неоднократно жаловалось заместителю наркома здравоохранения Н.И. Гращенкову на отсутствие помощи со стороны ленинградского филиала ВИЭМа, на проволочки с выделением территории и имущества. Н.И. Гращенков письменно предупредил Л.Н. Федорова (с копией директору ленинградского филиала С.Х. Мусаэляну), что продолжение конфликта будет рассматриваться как попытка срыва оборонных мероприятий с соответствующими последствиями — угроза для того времени довольно серьезная, тем более что предшественник Мусаэляна на посту директора Р.Э. Яксон, как уже отмечалось, в октябре 1937 г. был арестован как враг народа.
Можно себе представить, сколь "плодотворной" была в это время работа ученых-микробиологов! Их арестовывали одного за другим.
Проф. Я.Л. Рапопорт в своих мемуарах пишет, что большая группа микробиологов была уничтожена в 1937-1939 гг. Про арест микробиологов П.Ф. Здродовского, В.А. Барыкина, О.О. Гартоха, И.П. Кричевского, М.И. Шустера, Л.А. Зильбера, А.Д. Шеболдаевой, Г.И. Сафоновой упоминает Р.А. Медведев, который считает, что, за исключением Л.А. Зильбера и П.Ф. Здродовского, освобожденных в 1939 г., остальные погибли.
Аресты крупных ученых вызвали необходимость перетасовки кадров. Так, приказом Наркомздрава от 14 ноября 1939 г. из Ленинградского бактериологического института им. Пастера был переведен в ВИЭМ на должность заведующего отделом микробиологии и иммунологии В.И. Иоффе. Вскоре последовал приказ о его переводе в Москву, но переезд ученого не состоялся. Вероятно, перевод В.И. Иоффе в ВИЭМ был связан с арестом руководителя отдела П.Ф. Здродовского. После того, как Здродовского освободили, необходимость в переезде Иоффе в Москву отпала.
Павел Феликсович Здродовский
Борьба с "лженауками"
C 1 января 1938 г. в ВИЭМе был закрыт отдел общей микробиологии, а руководитель отдела Б.Л. Исаченко и часть сотрудников перешли в Академию наук. Атмосферу жизни института достаточно полно отражали протоколы партийных собраний, но, к сожалению, они были уничтожены в числе многих других документов в первые месяцы Великой Отечественной войны. В Ленинградском партархиве сохранились, однако, так называемые информационные сводки, а точнее — доносы, в которых подробно фиксировались все высказывания сотрудников, имевшие хоть малейший политический оттенок.
В сводке об отдельных нездоровых настроениях (1936 г.) мы встречаем фамилии Баюина, Семенова, Голованова, Никитина, Елькиной. В другой сводке говорится, что проработкой обвинительного заключения (речь идет о троцкистком параллельном центре) охвачено 612 человек, собрание прошло хорошо, но были и отрицательные моменты. Например, научный сотрудник Гессе, дворянка, имеющая двух взрослых детей, работающих в Германии, с зачитки резолюции ушла и сидела одна в своем отделе; Гаршин (бывший белый офицер) заявил, что незачем обсуждать материалы процесса коллективно, это дело советских органов; проф. Гурвич упрекнул членов партии в том, что они не осведомились о том, желают ли сотрудники слушать их разъяснения; ведущие научные сотрудники отдела биохимии Ашмарин, Соколов и Паршин постоянно закрываются на ключ и подолгу о чем-то шепчутся, причем Паршин недавно опубликовал статью в фашистском журнале. Еще в одной сводке фигурирует фамилия сотрудницы института, члена ВКП(б) Школьниковой, муж которой был арестован органами НКВД. Последняя заявила члену ВКП(б) Рывлину, что ее муж невиновен, но, видимо, и ее скоро арестуют, так как в НКВД нет объективности — она работала в ЧК и знает, что там расстреливали многих невинных людей...
Очевидно, что в условиях взаимной слежки и доносительства идеалы науки предавались, научные дискуссии нередко являлись откровенным сведением счетов, а идеологизация науки придавала этому политический характер. Например, видных генетиков обвиняли в проповеди фашизма, в результате чего 17 сентября 1937 г. был закрыт руководимый С.Г. Левитом Медико-генетический институт. В приказе Наркомздрава указывалось, что он ликвидируется "в целях организации подлинно научной разработки вопросов медицинской генетики", этим же приказом был создан отдел медицинской генетики в ВИЭМе, включающий лабораторию теоретической антропогенегики и кардиологическую лабораторию, а также клиническую и близнецовую группы. Руководство клиническими исследованиями возлагалось на С.Н. Давиденкова. Оборудование, библиотека и архив Медико-генетического института были переданы ВИЭМу, в который перешла и часть сотрудников. Но уже 11 октября 1937 г. последовал новый приказ Наркомздрава, согласно которому с 1 ноября ликвидировалась руководимая С.Н. Давиденковым нервная клиника.
В приказе Наркомздрава от 14 апреля 1939 г. в числе крупных недостатков в деятельности ВИЭМа отмечалось, что институт "не организовал и не возглавил критики и разоблачения антинаучных фашистских теорий". В октябре 1939 г. дирекция ВИЭМа приняла решение о ликвидации лаборатории медицинской генетики "как не имеющей руководителя и достаточной материальной базы". Исследования по антропогенетике и медицинской генетике в СССР прекратились на долгие годы.
Не менее острая борьба развернулась в морфологии по вопросам клеточной теории. Руководитель отдела общей морфологии ВИЭМа А.А. Заварзин рассматривал ее как теорию развития, что вызвало резкие нападки оппонентов. Жестокой критике был подвергнут учебник Заварзина "Курс гистологии и микроскопической анатомии", особенно глава о клеточной теории.
Надо сказать, что сотрудники Ленинградского филиала ВИЭМа А.А. Заварзин, Д.Н. Насонов, Н.Г. Хлопин заняли принципиальную позицию в отношении псевдонаучных работ О.Б. Лепешинской, которая в 1936 г. вместе со своей лабораторией перешла в ВИЭМ из Биологического института им. К.А. Тимирязева. На страницах "Архива биологических наук" они выступили с критической статьей "Об одном направлении в цитологии". Ответная статья Лепешинской появилась в журнале с редакционным примечанием о том, что ввиду исключительной важности проблемы живого вещества и эволюции структуры Академия наук и ВИЭМ организуют теоретическую конференцию с обсуждением указанных вопросов "на основе теории Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина".
В октябре 1940 г. в Ленинградском филиале ВИЭМа состоялась конференция по вопросам цитологии и гистологии. Сторонники идеи эволюционной гистологии на этом этапе одержали победу.
Так или иначе, теория Лепешинской о неклеточном живом веществе была отмечена правительственными наградами и противопоставлялась «буржуазной» генетике как марксистская теория. Это учение вошло в учебники средней и высшей школы сталинских времён как крупное биологическое открытие в области дарвинизма. Книга Лепешинской была дополнена многочисленными похвалами Сталину и переиздана в 1950 году, когда она удостоилась Сталинской премии. За рубежом «открытия» Лепешинской не нашли отклика.
«Идеологически вредная» литература
Борьба с инакомыслием осуществлялась последовательно и планомерно. Под жесткий государственный контроль была поставлена издательская деятельность, а "идеологически вредная" литература изымалась из обращения. Инвентарные книги фондов институтской библиотеки содержат сведения о различных этапах проходивших "чисток". Названия некоторых книг вымараны тушью настолько тщательно, что прочесть их невозможно. Вероятно, эти работы были сочтены особо опасными, так как против них обычно стоит пометка "сдано".
Судя по пометкам "списано после ревизии" с указанием даты, чистки библиотеки проходили в 1930, 1935, 1937, 1938 и 1939 гг. Изымались литература по философским вопросам естествознания, по генетике, инфекционным болезням и микробиологии, книги на немецком языке и, независимо от тематики работы, книги ученых, объявленных врагами народа. В числе изъятых в 1937 г. изданий был и "Список абонентов ленинградских телефонных станций". Эта акция состоялась, вероятно, потому, что многие из абонентов к этому времени либо погибли, либо находились в заключении.
Итак, сделаны первые шаги в раскрытии истины, которая десятилетиями скрывалась. К нам возвращаются после длительного отсутствия, обусловленного трагическими событиями в жизни общества, наши коллеги, их труды, их незавершенные эксперименты и нереализованные замыслы.
Перелистывая трагические страницы истории ИЭМа, мы узнали имена не только тех, кто волею судьбы оказался "классово-чуждым элементом", но и их "коллег", своей активной деятельностью всячески способствовавших поискам "врагов" социализма. Среди них встречаются кадры "новой формации", пришедшие в институт в 30-е годы в результате "массового похода революционной молодежи на науку".
Большинства участников тех событий, о которых шла речь выше, уже нет в живых. Одних уничтожила система, других она взрастила и воспитала, заставив каждого нести свой крест... О трагедии этих людей, их истории, отражающей историю системы нужна отдельная книга.
Авторы: Т.И. Грекова, К.А. Ланге
Последнее редактирование: